Александр Абрамов. Δ философской окружности

ПРОДУКТЫ КАРТЕЛЕЙ

Оригинал текста доступен на сайте журнала Лакан-Паук: Абрамов А. Δ философской окружности // Лакан-Паук. № 1/3. 2024. С. 60-85.

“Mathematics, rightly viewed, possesses not only truth, but supreme beauty…”

Бертран Рассел, 1907

0. Вместо аннотации

Текущая статья — вспомогательный продукт работы картеля по чтению и переводу L’étourdit (Летурди, безумное кружение изреченного). Продукт этот, в отличие от говорения о… представляет из себя завершенный, т.е. = 1, комментарий к тексту, а если быть точнее, то к конкретному высказыванию Ж. Лакана:

“Философ вписывается (в том смысле как мы говорим об окружности) в дискурс господина.” 

Летурди, безумное кружение изреченного, стр. 14

Однако, несмотря на скромность заявляемого объекта, содержание и выводы статьи получились обширней формальной причины ее появления. Решение задачи по резюмированию пути от поэтики через геометрию к логической формализации, влекущей за собой ряд общеметодологических выводов, оказалось — увы! — не особо располагающим к сокращению. Впрочем, сфера следствий здесь предстанет в преднамеренно ограниченном виде. С удовольствием оставлю философский дискурс философам в той мере, в какой он является объектом их собственным, а не психоаналитическим, т.е. не требует в ряде вопросов экстренсек-подхода или явственно не может ограничиваться им.

1. (F)ilosofía

Начнем с тезиса: когда Лакан в Летурди, безумном кружении изреченного обращается к фигуре философа и философии, он говорит о философском дискурсе. Это утверждение является базовым для данного текста.

Обоснуем приведенный тезис.

1.1. Существование

Рассмотрим для начала вопрос более фундаментальный, т.е. аргументируем существование философского дискурса как дискурса самостоятельного. Здесь нет необходимости в подробном рассмотрении работ тех, кто прямо или косвенно редуцирует теорию дискурсов Лакана до пяти, — а иногда и вовсе лишь до четырех — формул, т.к. лаконичней будет просто внимательно прочитать написанное и сказанное автором оригинальной теории.

Обратимся к введению четырех дискурсов: господского, истерического, психоаналитического и университетского. Лакан опирается на записанную им ранее формулу дискурса господина [22] и модификацию действия поворот, черновиком которого было описание перехода от садовского фантазма к республике де Сада [10]. Таким образом, на момент обсуждаемой записи в наличии имелось четыре позиции и четыре элемента, перемещающиеся по этим позициям в соответствии с применением операции поворота: посредством перестановки по часовой стрелке каждого элемента на соседнюю позицию с шагом 1. Именно так были получены 4 дискурса, названные впоследствии Лаканом основными (fondamentaux) [13], и в тот момент никак не могло быть получено большее их число.Попутно заметим, что именно слово основные нередко вызывает смущение, одним из эффектов которого, вероятно, и становится периодическое вытеснение описанных выше ограничений написания формул в Семинаре XVII, а также стирание смысла записи капиталистического дискурса. Так на место призыва психоаналитиков не останавливаться на пути формализации, чем, теоретически, должна была стать формула дискурса №51 [23], заступает последовательное стирание, сохраняющее оригинальное высказывание забытым за клише. На место основных, как полученных из господского дискурса путем поворота, заступили основные, как имеющие некий привилегированный статус.2

В условиях отказа от сведения всех имеющихся дискурсов к основной четверке, становится ser pan comido заметить наличие в текстах Лакана совершенно эксплицитных указаний и на другие дискурсы. Про философский дискурс, в частности, весьма подробно говорится на протяжении все того же Семинара XVII, но в свете простоты стоящей сейчас перед нами задачи, ограничимся одним лишь высказыванием из встречи 17 декабря 1969 года:

“… в чем, по-моему, родственен философский дискурс дискурсу истерика — ведь именно философский дискурс вдохнул, похоже, в господина желание знания.”

Семинар XVII, стр. 39

Это не единичное высказывание о философском дискурсе, но для нас оно существенно и достаточно, т.к., отстранившись (по словам самого же Лакана) от мнимых нападок на дискурс философа [13], мы без труда увидим, что он оказывается равнопорядковым по отношению к дискурсу истерика (а также аналитическому [13]), т.е. к одному из основных дискурсов.

Следовательно, философский дискурс (дискурс философа) — это один из 16 дискурсов в лакановской теории, где число 16 может быть получено комбинаторно [28].

1.2. Распознавание

Вернемся к изначальной гипотезе. Ее все еще требуется доказать, т.к. наличие в теоретическом аппарате Лакана философского дискурса вовсе не означает, что во всех его текстах однокоренные слова обязательно будут синонимичны данному понятию.

В Летурди… есть место, где автор формулирует три внутренне-конфликтные пары фигура-дискус. Перечислим их: (1) Г. Гегель и дискурс господина, (2) Б. Рассел и дискурс господина, (3) А. Кожев и дискурс университета [11]. Уже на этом этапе мы можем отвергнуть ту гипотезу, что философ в данном лакановском тексте — это функциональная фигура в каком-то единичном, отличном от собственно философии, дискурсе, т.к. два философа (Гегель и Кожев) здесь оказываются занесенными в два различных дискурса (господский и университетский).

Но двинемся далее и встретимся со следующим высказыванием:

“…он, Бертран Рассел, располагается в дискурсе науки.”

Летурди, безумное кружение изреченного, стр. 14

Т.к. дискурс науки также является одним из 16 дискурсов (Лакан ставит его в один список с дискурсами господина и университета [24] и подробно отличает его, например, от аналитического [12, 13] и уже упомянутого университетского [13]), цитата расставляет все на свои места, ведь из нее мы узнаем, что Рассел — представитель не господского, но научного дискурса. Следовательно, имеющиеся три пары обозначают примеры отношений между представителями различных дискурсов, оказавшихся расположенными в постоянном взаимодействии с дискурсами иными, фундаментально чуждыми для них, и этими самыми чужеродными дискурсами: (1) Гегель из дискурса философии vs дискурс господина, (2) Рассел из дискурса науки vs дискурс господина и (3) Кожев из дискурса философии vs дискурс университета.

В самой возможности такой ситуации нет ничего удивительного, ведь мы хорошо знаем одного автора, чье аналогичное положение легко записывается четвертой парой этого списка: Лакан из дискурса аналитика vs дискурс университета. В том, что это так, — впрочем, как и в смятении, которое возникает у некоторых людей при столкновении с такими случаями, — сомневаться не приходится [13].

Следовательно, философ в …безумном кружении изреченного является олицетворением философского дискурса в том смысле, как капиталист или земельный собственник являются олицетворениями экономических категорий и носителями структурных отношений [14], ч.т.д.

2. Математические письмена

Теперь мы знаем, что в интересующем нас фрагменте речь идет не о внутридискурсивных отношениях, о которых мы могли бы говорить в случае отношений [философ ∈ дискурс господина], но о междискурсивных. Рассмотрим это высказывание как комментарий Лакана о взаимоотношениях философского и господского дискурсов, подойдя к нему математически, к чему нас призывает авторская формулировка.

2.1. Дефиниции. Симметрия

Начнем с определений.

Def. 1: Окружность называется вписанной в многоугольник тогда, когда она касается всех сторон многоугольника.

В то же время существует и другое понятие — описанный многоугольник.

Def. 2: Многоугольник называется описанным вокруг окружности тогда, когда все его стороны касаются окружности.

В математике понятия вписанной окружности и описанного многоугольника рассматриваются как обратные, т.е. синонимичные в контексте связи фигур, выражающие одно и то же отношение.

Следовательно, между дискурсом философа (вписанной окружностью) и дискурсом господина (описанным многоугольником) существуют определенные отношения симметрии, снимающие мнимую псевдо-поэтическую привилегированность господина над шутом-философом.

2.2. Множества. Асимметрия

Теперь, выяснив, что из себя представляют в нашей геометрии фигуры и каковы базовые (const) отношения между ними, мы получаем возможность подробней рассмотреть вариативность этих самых отношений. 

Подойдем к этому вопросу формально.3

Зададим множество F  как дискурс философа (filósofo) в широком смысле базовых отношений между S1, S2, $ и a, т.е. как множество различных

сингулярных версий философского дискурса (f). Это отношение можно записать следующим образом:

F = {f1, f2, f3, …}.

Зададим, с другой стороны, множество A как дискурс господина (amo), т.е. как множество различных сингулярных вариаций господского дискурса (a). Полученное отношение можно резюмировать следующей записью:

A = {a1, a2, a3, …}.

Геометрическим же отражением F и A, в соответствии с высказыванием Лакана, будут множества окружностей и многоугольников соответственно; для fn и an этим станут отдельно взятые конкретные окружности и многоугольники.

Исследуем наши фигуры и их отношения.

Окружность можно вписать в многоугольник тогда и только тогда, когда (1) многоугольник является выпуклым и (2) биссектрисы всех его углов пересекаются в одной точке (которая и является центром вписанной окружности). Следовательно, (1) вокруг любой окружности можно описать более одного многоугольника и (2) в любой многоугольник можно вписать не более, чем одну, окружность.4

Перепишем сказанное в более строгом виде:

(1) ∀f: f → A’, A’ ⊂ A, n(A’) > 1,

т.е. для любых f справедливо, что каждому элементу множества F соответветствует подмножество множества A мощностью более 1. Так мы запишем первый тезис.

Второй тезис также можно записать дословно и в форме, похожей на первую формулу:

∀a: a → F’, F’ ⊂ F, n(F’) < 2,

т.е. для любых a справедливо, что каждому элементу множества A соответствует подмножество множества F мощностью не более 1. Но для нашей дальнейшей работы будет полезным переписать ее в другом виде:

(2) ∀a: (∀f: a ↛ f) ⊕ (!∃f: a → f)

,означающем, что если для элемента множества A существует возможность найти соответствующий элемент множества F, то такой элемент может быть только один. Такую формальную запись второго тезиса примем за основную, т.к., несмотря на видимую переусложненность, она заключает в себе акцент на тех аспектах, которые нас будут интересовать впоследствии.

Уже здесь можно заметить асимметрию в отношениях философского и господского дискурсов. Но мы не будет останавливаться на этом и позволим себе зайти несколько дальше.

2.3. Логика. Динамика

Заметим, что дискурсы сами по себе могут изменяться во времени [13]. Это означает, что элементы множеств F и A внутри собственных множеств существуют не изолированно друг от друга, каждый в своей темпоральности — между ними возможен переход. Тогда введем действие Δ, применимое к множеству и по смыслу означающее переход от одного элемента множества к другому:

ΔD := dx → dy, x ≠ y,

где D — дискурс (discurso), а d — сингулярная версия данного дискурса, подчиненная известным отношениям D = {d1, d2, d3, …}.

Теперь заметим, что при переходе от одной вписанной окружности к другой мы в обязательном порядке меняем соответствующий ей описанный многоугольник. Однако при переходе от одного описанного многоугольника к другому вовсе не обязательно вписанная окружность изменится на иную. Запишем таблицу истинности для таких отношений пары дискурсов:

Заметим, что эти отношения между ΔF и ΔA описываются логическим коннектором импликация.

Резюмируем вышесказанное логической записью:

ΔF ⇒ ΔA.

Вместе с формулами из предыдущего пункта она заключает в себе основную мысль данной статьи.

3. Король и шут

В чем смысл всей этой перезаписи? В том, чтобы отнестись к математическим комментариям Лакана не менее серьезно, чем к изысканным играм слов. В своем роде, речь здесь идет о переводе. Мы перезаписали высказывание, осуществив переход, только уже не между французским и русским языками, но между неформальным языком метафоры и формальным языком математики. И перевод, как водится, породил прибавочный продукт — мысль, толкованием которой мы, на самом деле, уже начали заниматься, когда заметили, что примитивное чтение метафоры неуместно. На место простых — позволю себе заметить, даже простоватых — образов, которые рисуют нам наши фантазии, заступило более строгое понимание записанного. Т.е. мы произвели тот же эффект, который, по идее, должно производить занятие топологией как математикой в противовес метафорическому ее использованию [28].

При этом речь идет, подчеркну, именно о смене качества обращения с языковыми инструментами. Тот факт, что эта статья по объему больше, чем наивная мысль, якобы философ просто зависим от господина как окружность, которая расположена внутри другой фигуры, — лишь сингулярный случай. Пользуясь все теми же математическими словами и действиями, можно построить сложнейшую метафору на сотни страниц, но объем и интеллектуальная изощренность ничего не скажут о порядке их использования. Даже выполнение в процессе работы сложнейших акробатических кульбитов не изменит истины происходящего, если человек продолжает при этом забивать лопатой гвозди.

Короче, мы осуществили уже две перезаписи (включая оставшуюся за кадром данной статьи) — настало время для третьей. Теперь нам нужно прочесть получившиеся отношения: перевести их с математического языка на язык иной, извлекая из получившихся записей то, что имеет отношение к дискурсу, отличному от поэзии и математики [29].

Пойдем по порядку.

3.1. О некоторых общих вопросах

Главная фишка философа заключается в том, чтобы пробуждать в господине желание знать о собственном желании, т.е. то, от чего внутри собственного дискурса последний был убережен заботливым рабом, знающим о желании господина и занятым этим самым желанием так, чтобы господину и в голову не приходило задаваться вопросами о нем [13]. Действительно, как замечает М. Фуко, дискурс в философии оказывается плотно связан с двумя такими фундаментальными темами, как власть и желание [20]; добавим лишь, что дискурс в дискурсе философии это делает самособойно — не так, как если бы он попал в руки аналитика или истерички [13]. И даже если господин хорош в том, чтобы быть господином, т.е. если он знает, как именно ему следует обходиться с шутами-философами [11], истина-острота все же заставляет его суетиться.

Но в Летурди, безумном кружении изреченного Лакан определяет движение, которое философ воспаляет в суверене, не через переход от одного дискурса к другому, но, как оказалось, через динамику внутри самого господского дискурса.

При этом в данном высказывании нет намека на единственность такого рода преображений; гипотеза, что философский дискурс ответственен лишь за переходы между сингулярными формами дискурса и его влияние не простирается на операции междискурсивных переходов, — это слишком громкое заявление. То же, что философия оказывает внутридискурсивное влияние на иные дискурсы, кажется несомненным — достаточно взглянуть на научный дискурс [8, 13], претерпевший всякое далеко не только от капиталистического [5]. Впрочем, уже заметно, что философский дискурс качественно отличен от психоаналитического в своем влиянии на собственных братьев — хоть они оба и говорят многое про знание, истину, желание и даже власть (иерархию, идентификации и т.д.) [12, 13, 20], делают они это все же определенно с разным эффектом.

Здесь некоторые могут задаться вопросом: где же те границы, которые отделяют эти два вида движений, названные нами внутри- и меж-дискурсивными? Граница проходит по линии, собственно, базовой структуры дискурса, выражаемой лакановскими схемами (см. пункт 2.1), а также взаимосвязей, которые эти схемы накладывают друг на друга.

Дискурс может меняться, продолжая оставаться тем же самым дискурсом. Лакан это обсуждает, в частности, на примере университета [13], но зная о диалектике раба и господина, мы можем привести и более радикальный пример — переходы между экономическими формациями, которые существенно меняли характер общественных отношений [14], сохраняя в то же самое время суть господского дискурса. На примере перехода от рабовладельческого строя к феодальному обществу проследить возможную глубину внутридискурсивных трансформаций проще всего, с учетом того, что переход к буржуазному обществу сопряжен с серьезным вмешательством дискурса капитализма. Но и тут господин, вновь значительно преобразившись, остался верен себе.

Философский дискурс не менее живуч и многообразен. Например, А. Сильверстов в обсуждении после моего доклада на Дне картелей 2023 ассоциации TEE указал на значительность изменений происходивших в рамках философии на протяжении многовековой истории. Здесь можно справедливо задуматься: насколько все то, что обобщается словом философия, имеет отношение к философскому дискурсу? И вообще, с какого момента мы можем говорить о рождении — или, может, смерти? — дискурса философа? Ко второму вопросу мы еще вернемся далее, но на первый ответим уже здесь.Достаточно очевидно, что не все, что именует себя философией — это философский дискурс.5 С легкой руки можно записать в философы хоть другого [13], хоть себя — было бы желание! Но к счастью у нас есть структурное определение [13], работающее достаточно хорошо, чтобы нам не приходилось прикрывать нашу тревогу изобретением перформативной теории дискурсов.

Так что взглянем, что говорит об истории философии Лакан. Быстро мы обнаружим, что та самая полная дыр и трещин мешанина, которую представлял из себя философский дискурс во времена Лакана [13], — положение, не сильно отличное от наших дней, — обладает той же самой структурой, что и деятельность античных философов [11, 13]. Сколь бы радикально отличными нам не представлялись аристотелевские уроки Александру Македонскому [11] и фукодианская кристаллизация понятия эпистемы [13] — с точки зрения дискурса суть есть одно. Вещь, не вызывающая удивления ни у кого, кто хотя бы отдаленно знаком с дифференциацией поля анархистской философии [18] или психолого-конструкционистскими перепетиями [4].

Но здесь же мы обнаруживаем иную гибкость на полюсе философии. Хотя в данном случае речь уже идет не о философском дискурсе самом-в-себе, но о характеристике отношений философа и господина. Ведь это настолько же свойство философского дискурса, на сколько за создание нейтральной химической среды ответственен кислород.

3.2. ∀f: f → A’, A’ ⊂ A, n(A’) > 1.

Обратимся к нашей первой формуле.

Заметим, что любые формы философского дискурса оказываются всегда потенциально вписываемыми в более чем одну форму господского дискурса. Что нам это дает?

В первую очередь — несколько сбивается пафос тех философов, которые придают своим работам узкополитический смысл. Дело не в том, что философия и политика не связаны, — дела обстоят как раз прямо противоположным образом, к чему мы еще вернемся, — а в том, что философский дискурс сопрягается с господским не так жестко, как может некоторым показаться. Какой-нибудь анархизм нам здесь мог бы послужить образцом того, как фундаментально левая философия наравне с такими своими вариациями, как анархо-коммунизм или анархо-синдикализм, образует правого

франкенштейна по имени либертарианство6 [7]. Этот момент настолько режет глаза своей истиной, что его принято просто сводить к псевдо-свидетельству неполноценности анархизма [8]. Но нет необходимости далеко ходить, чтобы заметить, как самые разные критические философии, которые, казалось бы, радикально обособляются от суверенов на полюсе политического комментирования, неожиданно и изящно оказываются встроенными в критикуемые ими практики. Это хорошо видно на примере трудов Фуко, которые — сколь бы удивительным это ни казалось — давно уже читаются как про-либеральные.7

В общем, претензия некоторых философов на произведение однозначного эффекта, ориентированного в политических координатах строго определенным образом, по меньшей мере, наивна. По всей видимости, философский комментарий о желании господина носит характер скалярный и обеспечивает броуновское движение последнего, а не четкую векторизацию его мысли.

Отсюда же попутно вычитаем базовое высказывание: философский дискурс связан с господским в своей обнаруживающей внутреннее присутствие господина [13] политике. Это подчеркивает еще одну наивность некоторых философских теорий — таких как, например, упоминавшийся выше анархизм в его дефолтных дефинициях [18], — но уже не по известной линии эдипальной критики, а в перспективе плохого понимания природы и структуры дискурсов.

Преступно редко в таких философских традициях на месте комичных — или трагичных, тут уж как посмотреть! — попыток вымарать S1 из дискурса формулируются вопросы получше: почему S1 приняло актуальные для наших дней формы, и существует ли формы принципиально отличные [8, 21]? Ведь из психоаналитического опыта, в частности, мы прекрасно знаем:

“власть (иерархия) ⇔ насилие” = 0,

как и то, что попытка исключения главенствующего означающего из дискурсивной структуры — акт крайне сомнительный (см. пункт 2.1 или [13]).

 Это то, на что стоило бы обратить внимание таким авторам, как С. Ньюман в их попытках залатать пробелы своей философской традиции [26],

опираясь на моральные императивы и удивительную для таких парадигм конформность мейнстриму — частным случаем чего является интеллектуальное фэнтези-рование — в том самом месте, где могла бы родиться перезапись.

3.3.  ∀a: (∀f: a ↛ f) ⊕ (!∃f: a → f).

Теперь перенесемся на другой полюс изучаемого нами объекта, обратившись ко второй формуле.

Начнем со второй же ее части. Она гласит, что, если принять во внимание исключения, представленные в первой части формулы, каждой форме господского дискурса может соответствовать одна, и при том только одна, форма философского дискурса. Это отчасти подчеркивает то, о чем говорят марксисты, обращаясь к понятиям базиса, как материального производства, и надстройки [15], но переводя это во второй порядок, как когда мы говорим о стоимостных отношениях [7, 14], ведь на место экономических формаций и непосредственных отношений к средствам производства в нашем случае становятся диалектика базовых отношений дискурса господина с другими.

В качестве иллюстративного примера обратимся к современной России. Это достаточно проблемный объект, потому нам надо сразу расставить все точки над i.

Существует крайность, когда психоаналитики пытаются избежать встречи с современной государственной и/или политической реальностью. Как от огня они бегут от самой идеи произнесения чего-то, прямо относящегося к происходящим здесь-и-сейчас общественным потрясениям: такое многие могли пронаблюдать, в частности, на форуме Pourquoi la guerre? 26 февраля 2022, где Д. Руа активно участвовал в своего рода модерации докладов, внося запрет на непосредственное называние вещей своими именами. Не сложно заметить, что такая версия спорта вне политики притворна уже в том, что этической ее ставкой становится вытеснение, которое и ожидается сувереном от подвергнутого репрессиям зазнавшегося раба.

Но есть и другой способ потерять психоаналитическую позицию — заместить психоаналитические комментарии о политике непосредственно самой политикой. Проблема занятых этим фрейдо-марксизмов и даже начавшего зарождаться лакано-анархизма достаточно очевидна — их изыскания в

области общества и политики не относятся собственно к психоаналитическому дискурсу, как бы много ссылок на Фрейда (или Лакана) в текстах и речах авторов не наблюдалось бы. И в то время, как одни отдают себе в этом отчет (С. Ньюман [26], Л. Альтюссер [3] и т.д.), другие упускают из виду этот момент (И. Паркер [17], Д. Руссель [27] и др.).

Это не значит, что психоанализ не применим к осмыслению социально-политических процессов [2, 5], в частности актуальных [13, 24] и современных нам [1, 16]. Дело обстоит как раз обратным образом. Этот маршрут проложил еще З. Фрейд [19], а связан он с удержанием в перцептивном поле того факта, что психоаналитик — не активист. Этика, из которой исходит психоаналитик, как и используемые им инструменты, отличны от тех, к которым обращаются общественно-политические деятели.

Итак, вернемся к нашему иллюстративному примеру.

С недавних пор в России появилась линия мысли, что необходимо выработать государственную идеологию, которой якобы ранее не было. Это оказалось сопряжено с политическими применением к философам разной степени жестокости репрессий. В поле объяснения действий господина постепенно выкристаллизовалась фашистская философия И. Ильина, где отказ называть саму эту философию фашизмом проистекает не только из негативной политической нагруженности термина фашизм, но и из собственных идей Ильина по фашистскому ребрендингу [9]. В современности это получило воплощение в популяризации идеалистически-субъективистской концепции евразийства А. Дугина.

Полная невозможность серьезно воспринимать тезисы последнего любым человеком, который прошел и не забыл курс как минимум первых пяти классов российской школы (именно в 5 классе в курсе информатики начинает даваться логика), обретает здесь новый смысл. Будучи посмешищем, Дугин вполне эффективно выполняет свою функцию шута, возвращающего суверену его желание. Но это не психоаналитическое возвращение высказывания субъекту, а именно что пробуждение в господине желания знать о своем желании — о том желании, о котором он по определению не знает. В случае фашистских философий, суета суверена обретает эксплицитные разрушительные эффекты, вызывающие ужас не только своими людскими жертвами, но и выворачиванием господского незнания.

На секунду можно было бы подумать, что это свойство лишь фашизма, но аналогичное можно заметить в совершенно различных формах господского дискурса. Если взглянуть на ситуацию с функционированием феминизма в ряде стран Северной Америки или марксистско-социалистических государств в XX веке.8 Но такой вариант чтения позволяет сместить разговор с неостроумной критики феминизма как якобы того же самого фашизма и философий, задействующих знание марксизма, как по определению влекущих за собой идеологическую гомогенизацию, на вопросы фундаментальных отношений дискурсов, где репрессия альтернативных философий является логичным ходом для господина, избравшего путь раздраженной консервативной ригидности.

У суверена нет необходимости в наличии двух шутов.

Обратимся же к тому, что в начале текущего пункта мы вальяжно назвали исключениями. Первая часть обсуждаемой формулы гласит нам, что все же существуют такие формы господского дискурса, при которых нет места философскому дискурсу.

Мы знаем о подобных сообществах. Речь идет о племенных общинах, в которых мы едва ли найдем дискурс философии. Шаман, который кажется в первом приближении самым близким к философу, конечно же, выполняет совершенно иные функции [12]. По всей видимости, общинно-племенной строй не особо располагает к возникновению философского дискурса.

Но может ли сформироваться в современности такая версия господского дискурса, которая отринула бы описанную выше связь с философией? Полагаю, это возможно ровно в той же степени, в какой мы можем перестать знать и желать.

3.4. ΔF ⇒ ΔA.

Теперь же поговорим о последней формуле, которая для данной статьи, парадоксальным образом, является основной. Парадоксальность заключается в

том, что ее значение обратно пропорционально объему слов, который требуется сказать о ней.

Вернемся к тому вопросу, что дискурс развивается. Дополним это высказывание следующим: не всегда внутри дискурса может быть артикулировано знание о собственном значении [13]. Философский дискурс и суть этой записи существуют с того самого момента, когда философ вообще вступил в сформулированные Лаканом отношения, т.е. так долго, как философский дискурс в принципе существует [13].

Прочитаем формулу: изменение дискурса философа с обязательностью влечет за собой изменения дискурса господина.

Т.е. суть философского дискурса в теории Лакана отражает ничто иное, как философская традиция, начатая И. Кантом [29] и носящая название критической. Именно философия как критика является не просто продуктивной традицией мысли, но сутью философии как таковой. Как минимум, это то пространство, в котором философ гарантированно производит реальный эффект в отношении дискурса №1.

Это прямая противоположность некорректного — как минимум, с точки зрения элементарной математики — способа читать высказывание Лакана из Летурди, безумного кружения изреченного как пассивную подчиненность философа господину. Напротив, философ обладает определенной силой в этих отношениях, которая может быть поспешно — и совершенно напрасно! — забыта за потрясениями реальности, жестокостью диктатуры, ситуационными тупиками мысли и т.д.

Обнаружение истины зеленого сойлента — это весьма прочное основание для того, чтобы говорить и писать.

El juego vale la pena.

Y si mañana es como ayer otra vez,

Lo que fue hermoso será horrible después.

No es solo una cuestión de elecciones.

No elegí este mundo, pero aprendí a querer.

Charly García,

Cerca de La Revolución

Библиография:

1. Абрамов А. От (нео)феодализма к отцам-каннибалистам и обратно // Лакан-паук. Специальный выпуск по материалам конференции Перелётных Птиц 18-19 февраля 2023. 2023. С. 19-32.

2. Альварес Г. Метафора различия // Лакан-паук. Специальный выпуск по материалам конференции Перелётных Птиц 18-19 февраля 2023. 2023. С. 33-40.

3. Альтюссер Л. Идеология и идеологические государственные аппараты: заметки к исследованию // Неприкосновенный запас. № 3 (77). 2011. [https://magazines.gorky.media/nz/2011/3/ideologiya-i-ideologicheskie-apparaty-gosudarstva.html, 22.01.2024].

4. Бусыгина Н.П. Психические феномены и дискурс: перспектива социального конструкционизма // Культурно-историческая психология. 2009. Том 5. № 4. С. 44-52.

5. Вапперо Ж.-М. Узел. М., 2022. — 424 с.

6. Волкова С.В. Образование в перспективе психоаналитических идей Ж. Лакана // Ценности и смыслы. №5 (51). С. 63-75.

7. Грэбер Д. Армия альтруистов. Об отчужденном праве творить добро. [https://syg.ma/@alexander_abramov/devid-grebier-armiia-altruistov-ot-otchuzhdiennom-pravie-tvorit-dobro, 22.01.2024].

8. Грэбер Д. Фрагменты анархистской антропологии. М., 2014. — 168 с.

9. Ильин И. О фашизме // И.А. Ильин. Собрание сочинений. Т. 2.1. Наши задачи. Книга 1. М., 1993. — С. 86-89.

10. Лакан Ж. Кант с де Садом // Международный психоаналитический журнал. Специальный выпуск. 2018. С. 13-83.

11. Лакан Ж. Летурди, безумное кружение изреченного // Лакан-Паук, №1/3. 2023. С. ???

12. Лакан Ж. Наука и истина // Международный психоаналитический журнал. №1. 2011. С. 9-31.

13. Лакан Ж. Семинар 17: Изнанка психоанализа. М., 2008. — 272 с.

14. Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. Книга 1: Процесс производства капитала. М., 1952. — 794 с.

15. Маркс К., Энгельс Ф. Принципы коммунизма. Манифест коммунистической партии. М., 2023. — 160 с.

16. М.Е. Звёздное небо над головой и аналитический дискурс — внутри нас? // #666. 2023. — С. 33-35.

17. Паркер И., Павон-Куэльяр Д. Психоанализ и революция: критическая психология для освободительных движений. М., 2021. — 194 с.

18. Рябов П. Современный анархизм, соотношение теории и практики (критический взгляд) // Прямухинские чтения 2011 года. М., 2012. — C. 23-29.

19. Фрейд З. Психология масс и анализ человеческого “я”. М., 2022. — 320 с.

20. Фуко М. Порядок дискурса // Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М., 1996. — С. 47-96.

21. Graeber D. There never was a West // Possibilities: Essays on Hierarchy, Rebellion, and Desire. Edinburgh, 2007. — Pp. 329-374.

22. Lacan J. Book XVI (From an Other to the Other). Oxford, 2023. — 400 p.

23. Lacan J. Du discours psychanalytique // Lacan in Italia 1953-1978. En Italie Lacan. Milan, 1978. Pp.: 32-55.

24. Lacan J. Livre XXII. RSI. 1974-1975. [https://www.valas.fr/IMG/pdf/s22_r.s.i.pdf, 22.01.2024].

25. Mella R. Cuestiones de enseñanza. Ind. pub., 2019. — 26 p.

26. Newman S. From Bakunin to Lacan: anti-authoritarianism and the dislocation of power. Lanham, 2007. — 208 p.

27. Rousselle D. Post-anarchism and psychoanalysis: seminars on politics and society. Ind. pub., 2023. — 242 p.

28. Vappereau J.-M. (3 ≠ 4). Discours entre groupes et foules et du réel des discours établi par le théorème principal de Lacan. 2015. [http://jeanmichel.vappereau.free.fr/textes/3%20diff%204%20(v.8)%20revue.pdf, 22.01.2024].

29. Vappereau J.-M. Lecture des formules de la sexuation. 2007. [http://jeanmichel.vappereau.free.fr/textes/00.%20Lecture%20des%20formules%20de%20la%20sexuation%20(texte%20integral).pdf, 22.01.2024].

1. Подчеркну, что здесь нас интересует исключительно сторона акта.

2. В качестве примера такого типа редукционизма можно вспомнить размышления С. Волковой о педагогике [6]. Если кратко, то ее идея заключается в расщеплении педагогических методологий и распределении их по коробочкам основных дискурсов. При этом даже сама Волкова замечает, что это действие обладает изрядной долей искусственности. Однако что остается для нее сокрытым, так это отсутствие самой необходимости в столь избыточном и в то же время ограниченном el plano.

3. В рамках доклада 0.5 + 0.5 = 0.(9) на Дне картелей 2023 ассоциации Topologie en extension (TEE) предлагался иной подход, опирающийся в первую очередь на динамический аспект и схватывание идеи через образ, иллюстрирующий ее. Процитирую Ж.-М. Вапперо, чьи слова идеально подходят для данного раздела: “В этом параграфе изложение будет ближе к математике, что позволит изложить ситуацию для читателя, которому не достаточно интуитивного подхода.” (Узел, стр. 8) Если читатель, напротив, отдает предпочтение более интуитивному подходу, у него есть возможность обратиться к билингвальной (русский / español) записи доклада от 13 августа 2023:
https://www.youtube.com/watch?v=GMwmtmhSPkk.

4. Эти геометрические теоремы элементарно доказываются через углы многоугольника и равные треугольники. При желании читатель может сделать это самостоятельно.

5. Это понятно даже на уровне практики. Здесь философию вполне можно сравнить с педагогикой. В случае последней часто происходит ошибочное сведение различных практик в одно целое [25]. Более того, помимо попыток раздербанить педагогику на все дискурсы [6], есть стремление, напротив, свести ее практику к одному дискурсу. Так, например, П. Роземберг высказал гипотезу, что профессию учителя можно отнести к университетскому дискурсу. В основе такого предположения лежит весьма соблазнительное соотнесение дискурсов Лакана и невозможных практик Фрейда. Вот только Лакан разотождествляет психоанализ как то, что происходит в кабинете, и психоаналитический дискурс [13], обеспечивая профилактику такого подхода. Так что какие-то из практик, обывательски носящих имя педагогика, несомненно, имеют отношение к университету; другие же относятся к иным дискурсивным отношениям.

6. А с недавних пор так и вовсе в Розовом Доме города Добрых Ветров нашел себе пристанище анархо-капиталист (греч. ἀναρχία — “отсутствие власти”).

7. Что во многом дублирует известную беду, постигшую философию феминизма.

8. В диахронии, по всей видимости, это можно легко пронаблюдать при последовательном рассмотрении истории Страны серебра.